Мария Волох: За 15 лет пластическая хирургия совершила прыжок из Средневековья в XXI век

16 декабря пластический хирург, заведующая кафедрой пластической и реконструктивной хирургии СЗГМУ им. И. И. Мечникова Мария Волох получила премию правительства РФ за разработку и внедрение в клиническую практику инновационных технологий для лечения больных с травмами и заболеваниями лица. В 2015 г. Волох собрала команду врачей и провела уникальную операцию, во время которой пострадавшему от тяжелой травмы военнослужащему пересадили лицо донора. Подготовка к сложнейшей операции длилась два года. Специалист рассказала, как сегодня развивается реконструктивная хирургия в России.

- В 2015 г. вы впервые в России пересадили человеку чужое лицо. Как продвинулись технологии с этого времени?

- Пять лет в масштабе развития научной отрасли – это слишком короткий отрезок времени, за который невозможно с нуля выполнить какую-то серьезную задачу. Сейчас знания не лежат на поверхности, наука становится все более высокотехнологичной. На данном этапе для развития научного проекта требуются инвестиции, это и соответствующее медицинское оборудование, и возможность работать с большими данными, время и профессиональная команда, которая будет реализовывать идеи.

Поэтому сейчас в нашей отрасли мало таких российских инноваций, которые задавали бы тон в мировом развитии, все-таки мы больше идем по пути тиражирования. Но тем не менее, это повторение техник очень высокого уровня. XXI в. начался с развития высокоточной формы реконструктивной хирургии – супермикрохирургии. Такая технология уже есть в центрах Москвы и Петербурга, но она требует применения микроскопов с большим увеличением.

Если бы инвестиции в реконструктивную хирургию были бы значительнее, то и развитие направления происходило бы интенсивнее.

- Какие возможности открывает супермикрохирургия и где применяют эту технологию?

- Эту технику можно использовать при сшивании сосудов ультрамалого калибра, что позволяет развивать в том числе и хирургию лимфатической системы.

В основном сейчас реконструктивная хирургия интегрирована в онкологию, когда требуется реконструкция после обширных удалений тканей и опухолей.

- Уровни подготовки специалистов в России и в других высокотехнологичных странах сейчас чем-то отличаются?

- В плане подготовки специалистов и их мастерства нет никаких различий. Мы используем одни и те же ткани, технически выполняем работу так же совершенно, у нас схожие результаты.

Я бы сказала, что есть разница в том, что в России направление реконструктивной хирургии немного изолировано. Из-за того что пластическая хирургия была выделена в отдельную специальность только в 2009 г., все специалисты, которые занимаются реконструктивной хирургией, – это «выходцы» из смежных специальностей, чаще всего онкологии и травматологии.

- Чего именно не хватает в России?

- Нам не хватает общего отделения реконструктивной хирургии или специальных центров, которые есть в высокоразвитых странах. С ними накопление опыта и его систематизация происходили бы заметно быстрее.

Думаю, для их создания нужна только политическая воля и желание развивать это направление на новом уровне. Потому что кадры и оснащение, необходимые для оказания высокотехнологичной помощи, в большинстве крупных центров соответствуют мировому уровню. 

- Российским регионам сегодня доступны возможности реконструктивной пластической хирургии? Или такую помощь можно получить только в Москве и Петербурге?

- Разница существует, пациентов, обращающихся за такой помощью из регионов, достаточно много. С Дальнего Востока, например. Значит, там, к сожалению, направление реконструктивной хирургии страдает.

У региональных пациентов чаще всего нет дорожной карты, как это должно быть, большинство из них получают помощь на том уровне, на котором ее готовы оказать в регионах. Иногда пациенты, понимая, что их не удовлетворяет результат, ищут другие варианты, иногда регионы реально осознают, что не могут оказать высокотехнологичную помощь, и отправляют на лечение туда, где эти мощности есть. Такая помощь сосредоточена исключительно в крупных центрах, но это не только Москва и Петербург, есть еще центр в Сибири.

- Многие эксперты здравоохранения говорят о том, что пандемия практически остановила научную и исследовательскую работу, поскольку все силы были брошены на борьбу с коронавирусом. Что произошло в это время в пластической хирургии?

- Действительно существовал период, когда оказание услуг в сфере пластической хирургии было приостановлено. Многие центры были перепрофилированы под стационары, занимающиеся лечением ковида. Сейчас ситуация восстановилась, но на научных исследованиях это не могло не отразиться.

Количество научных трудов хирургов всегда объективно отстает от терапевтов, это связано с тем, что наука должна основываться на клинике. А клиническая работа у нас физически сложна и затратна по времени. Зачастую на операцию в реконструктивной хирургии уходят часы, в сложных случаях – десятки часов. Причем это только небольшое звено одного процесса, так как этому процессу предшествует долгое предоперационное планирование, затем напряженное послеоперационное ведение пациентов, особенно когда возникают осложнения. При такой интенсивности очень тяжело параллельно быстро вести какие-то научные исследования.

Да и с финансированием науки в классической хирургии есть проблемы. По большей части этим занимаются крупные центры, осуществляющие, например, международное партнерство, но таких немного. Часто именно мотивация получения степени кандидата или доктора наук заставляет диссертанта проводить исследования и самостоятельно финансировать свою работу или искать спонсора.  

- Несколько дней назад врачи из Краснодара рассказали о завершении очередного этапа операции на лице Луны Феннер. В течение двух лет российские специалисты помогают девочке, от лечения которой отказались в США. Как вы оцениваете опыт коллег?

- У Луны Феннер врожденный гигантский невус. Результаты лечения, с моей точки зрения, далеки от идеала. Я не знаю гистологических характеристик опухоли, насколько она глубоко проникла в ткани, но я вижу, что полного удаления всех тканей невуса не произошло. Поэтому я воздержусь от клинической экспертизы и комментариев, но в рекламных целях подобная история может иметь положительный отклик.

- Подобные случаи помогают привлекать в Россию «медицинских туристов» из других стран? Каковы сейчас объемы медицинского туризма?

- Я сторонник того, чтобы в России развивался медицинский туризм. Хорошие хирурги есть везде, но везде их одинаковое число – то есть немного.

Сейчас объемы медицинского туризма уменьшились из-за пандемии, есть сложности с получением визы и передвижениями. Когда ограничения снимут, – а как сказал глава ВОЗ, это произойдет в 2022 г., – медицинский туризм восстановится. Я думаю, он будет продолжать развиваться, в особенности за счет туристов из стран бывших советских республик, где есть недостатки оказания медицинской помощи. Более того, есть доверие и нет языкового барьера.

- Вы также занимаетесь эстетической пластической хирургией. Как вы сейчас оцениваете уровень развития этого вида медицины в стране?

- Уровень очень высокий. Но опять же пластическая хирургия очень централизована и развивается там, где есть условия для развития и спрос, рождающий необходимость оказания высококачественных услуг. За 15 лет пластическая хирургия не то чтобы сделала несколько шагов, она совершила прыжок из Средневековья в XXI веке.

Сейчас техника эстетической хирургии мало чем отличается от реконструктивной. Более того, некоторые виды эстетической хирургии прекрасно адаптированы для реконструкции. Так же и в обратную сторону: техники из реконструктивной хирургии лица могут служить подспорьем в эстетической хирургии. Поэтому по технической сложности грань между эстетической и реконструктивной хирургией практически сошла на нет – сложно и то и другое.

- Бывают ли случаи, когда вы отговариваете пациентов от пластической операции?

- Да. В нашем вопросе нужно понять мотивацию. Иногда пациент находится в состоянии посттравматического синдрома. Такое случается и на фоне сложных жизненных обстоятельств, которые временно дестабилизируют человека. И в такие моменты, несмотря на желание пациента все изменить, лучше дождаться, когда человек будет в более благополучном с психологической точки зрения состоянии.

Бывает, что желание пациента нарушает законы эстетической хирургии и гармонии. Тогда я объясняю, как с точки зрения хирурга было бы поступить правильно. Если наше видение не сходится, я предпочитаю не выполнять таких операций.

И конечно, если выявляются противопоказания по состоянию здоровья.

- Сокращается ли количество случаев, когда к вам обращаются пациенты после неудачно проведенных операций?

- Смотря что считать неудачей. Если неудачная с эстетической точки зрения, то довольно часто. Если неудачная настолько, что приводит к катастрофическим последствиям, инвалидизации, поражению лицевого нерва, – такое встречается, к счастью, реже.

- Несколько лет назад после ряда громких смертей пациенток из-за некачественно проведенных пластических операций Росздравнадзор проверял тысячи клиник и сотни были закрыты за нарушения. Насколько сейчас распространены подобные случаи и как теперь изменилась ситуация на рынке клиник, оказывающих такие услуги?

- Таких ситуаций у нас не было. Это в основном происходило в других регионах. Где большие деньги, всегда есть какие-то девиации. Насколько я знаю, сейчас ситуация решена и развитие идет согласно правовым нормам. Я уверена, что это пошло на пользу отрасли, потому что эстетическая хирургия в первую очередь должна быть безопасной, а во вторую – результативной.